Была глухая ночь, когда в деревню Кудемеры, припорошенную рыхлым декабрьским снежком, прибыли вооруженные люди в милицейской форме. Вскоре в избах сельчан там и тут замигали огни керосиновых ламп. Не теряя времени, приехавшие из райцентра – г. Мариинский Посад  стражи порядка приступили к обыскам и арестам некоторых глав крестьянских семей. То же самое происходило в эти часы в соседней деревне Большие Крышки.

Под плач жен и детей арестованных вывели на улицу и привели в сельсоветовский дом, а вскоре подводы с ними выехали из Кудемер. В пути к  ним примкнули арестованные из Больших Крышков. В селении Исмели подводы свернули на большой Екатерининский  (в народе прозванный «Березовым») тракт, повидавший на своем веку тысячи подневольных людей, которых жандармы гнали с запада на восток – в Сибирь. А этот строго охраняемый небольшой санный обоз продвигался в противоположном направлении. На берегу Цивиля, в деревне Вороново, где в прежние времена размещалась почтовая станция, остановились на привал, чтобы покормить лошадей и дать охране немного погреться в сторожке. В конце тех же суток, 22 декабря, арестованные оказались в Чебоксарской тюрьме. Но они были не первыми из кудемерцев, кого злая судьба заставила проторить туда дорожку. Двумя неделями раньше из этой небольшой деревни были привезены сюда еще трое крестьян. А 24, 26 и 28 декабря аресты продолжались и в ряде других соседних деревень юго-восточной окраины тогдашнего Мариинско-Посадского района.

Кем же оказались эти люди, лишенные свободы в декабре 1937 года? В основном, это были пожилые сельчане от шестидесяти до семидесяти лет. Только одному, самому младшему, шел двадцать восьмой год. В семьях у всех было немало детей: дошколята, школьники, студенты, аспиранты вузов, командиры Красной Армии, учителя, специалисты сельского хозяйства и даже инструктор обкома партии. Список их отцов открывал Павел Алексеев– владелец единоличного опытного хозяйства. За ним следовали другие кудемерцы: бригадир-садовод Семен Севрюгин, рядовые колхозники Федор Архангельский, Василий Степанов, колхозный счетовод Иван Баймеков, единоличники Вениамин Данилов и Евгений Кондратьев. После них в списке значились четверо жителей Айдарово: работавший пастухом Сергей Григорьев, колхозник Сергей Кириллов, бывший председатель Марпосадского райисполкома Данил Кузьмин и его брат директор Бичуринской средней школы Иван Кузьмин, а также двое членов колхоза из деревни Большие Крышки Николай Кангин, Павел Николаев, второчурашевский крестьянин Петр Дмитриев и житель деревни Вторые Чекуры Филипп Спиридонов. Замыкали список уроженцы села Покровское Афанасий Краснов, Емельян Краснов и Михаил Краснов.

Всего подверглись аресту 18 человек. Большинство из них к утру 29 декабря находились уже в Чебоксарской тюрьме.

Знакомясь со следственно-обвинительными документами тех времен,  поражаешься тому,  как легко находили тогдашние стражи порядка не только отдельных «затаившихся врагов», но и запросто «разоблачали» многолюдные «контрреволюционные группы», «организации». В наши дни все меньше остается людей, которые хотя бы немного помнят, как это происходило. Даже те, кому уже за восемьдесят, в те годы были малыми детьми. Осенью тридцать седьмого мне, например, исполнилось десять лет, но о том, что в августе из нашей деревни Эльбарусово (того же Марпосадского района) были арестованы и увезены в Чебоксары 22 человека, в их числе три женщины, я узнал только спустя много лет, хотя это «Эльбарусовское дело контрреволюционного кулачества» считалось в Чувашии одним из «крупных и громких». Через две недели после ареста четверо из них по приговору спецтройки при НКВД ЧАССР были расстреляны, а остальные сосланы в исправительно-трудовые лагеря. Через месяц выездная сессия Верховного суда республики рассмотрела еще одно дело – об «антиколхозной вредительской деятельности руководителей Эльбарусовского сельсовета и сельхозартели «Социализм». Были осуждены на различные сроки председатель, счетовод, завхоз колхоза и председатель сельсовета. О том, куда исчезло столько односельчан, мы, детвора, ничего не ведали, старшие, в том числе и из пострадавших семей, будто сговорившись, об арестах и арестованных с нами не вели никаких разговоров.